Книга Джо - Страница 85

Шон указывает куда-то в глубь леса.

— Вон там моя машина стояла, когда Сэмми на тот свет отправился, — говорит он, и взгляд его становится ностальгическим. — Я был с Вики Хупер. Помнишь Вики Хупер?

— Вики Хутерс, — говорю я.

— А, да. — Он хихикает. — Вики Хутерс. Буфера — как арбузы. Это было нечто. — Он на мгновение умолкает, освежая память. — Нас там немало съехалось в тот вечер, все, значит, этим делом занимаются, и вдруг слух прошел, что кто-то прыгнул. Мы, понятно, только утром узнали, что это Сэмми. Ну, что он нарочно, чтобы умереть. Просто знали, что кто-то прыгнул, и все. Я тогда Вики на халявку так знатно в рот всадил — и все благодаря твоему дружку. Ну, ты же знаешь, местные традиции, все такое. — Тут он поворачивается и гаденько улыбается. — В общем, я просто хотел тебе рассказать, что когда Сэмми с собой покончил — то и я кончил.

— Вики Хутерс была шлюхой.

Может, напряжение я и уловил, точно не уверен, но вот кулака не приметил — а зря, потому что он въезжает мне в челюсть со скоростью паровоза, и я валюсь на землю, как марионетка, у которой оборвали разом все ниточки. Не то чтобы совсем без сознания, но близко к тому. Шон склоняется надо мной, качая головой и улыбаясь.

— Скажи, пожалуйста, — говорит он, — а разве вы с Карли Даймонд тут не трахались? Весь мир в курсе, с тех пор как ты все интимные подробности в книге расписал. Как же так выходит, что моя девчонка — шлюха, а твоя — нет? Трах — он ведь и в Африке трах?

— Тебе виднее.

Я перекатываюсь на бок и начинаю подниматься на ноги. Шон ускоряет этот процесс, взяв меня за грудки и притянув к себе, нос к носу, при этом я оказываюсь спиной к водопадам, и шумят они теперь угрожающе близко даже по сравнению с тем, что было пару секунд назад.

— Знаешь, в чем разница между нами, Гофман?

— В гигиене ротовой полости?

Шон улыбается и отвешивает мне пощечину, да такую жгучую, что у меня брызжут слезы.

— Не угадал, — говорит он и тут же сообщает отгадку: — Тебя кто-то бесит, делает больно, угрожает тебе или твоим близким, а ты, вместо того чтобы ответить, записываешь этот факт в книжечку. Тебе даже в голову не приходит что-то сделать, поступить по-мужски. Вся твоя книжонка — сплошное признание того, что в школе ты был тряпкой: не мог постоять ни за себя, ни за своих голубых дружков. Я живу тем, что совершаю реальные действия. Есть какой-то дом, который надо снести, или, к примеру, гора, которая мешает дороге, — я не сажусь за компьютер написать про это рассказик. А просто иду и всаживаю. Динамит. Под ноль сношу. И то же самое будет с каждым, кто на меня попрет.

Он покрепче сжимает мою рубашку и делает шаг в сторону обрыва. Я вспоминаю, как накануне меня точно так же держала за майку Карли, когда мы целовались, и на мгновение нахлынувшая грусть заглушает страх.

— И что теперь? — спрашиваю я. — Всаживать будешь?

— Да нет. В данную минуту я размышляю над тем, не скинуть ли тебя с этого обрыва.

— Ну, слава богу. А то я уж подумал, ты нагибаешься, чтобы повторить опыт с Вики Хутерс.

Лицо Шона мгновенно сереет, и он делает еще один опасный шаг вперед. Хотя под ногами уже чувствуется край обрыва, я не могу не думать о запахе у него изо рта.

— Знаешь чего, — говорит Шон. — Ты, похоже, очень хочешь, чтобы я тебя туда скинул. Я тебе предоставил все условия, чтобы свалить из города, но ты, видно, на всю голову двинутый маньяк, весь в мамашку. Тебе просто очень хочется, чтобы кто-то поскорее избавил тебя от мучений.

Я смотрю в его лицо, находящееся в каких-то миллиметрах от моего, и пытаюсь определить, насколько серьезная опасность мне угрожает. Несмотря на то, какие мы разные, мы с Шоном вместе росли, в детстве ходили друг к другу на дни рождения, сто раз во дворе в баскетбол играли — ну, до того, как его в команду взяли, и ему уже стало не по чину играть с такими, как я. Да, мы можем друг друга не любить, и подраться вполне можем, но чтобы сбросить меня со скалы? Мне кажется, наше общее прошлое не позволит Шону пойти на такую крайность: если я и не расшибусь до смерти, то уж покалечусь наверняка. Чутье подсказывает мне, что на самом деле не будет он меня сталкивать в пропасть. Мне надлежит произнести какие-то примирительные слова, чтобы он вышел победителем и мог отступить, не потеряв лица.

— Шон, — начинаю я. Он качает головой и как бы невзначай сталкивает меня вниз.

Какой-то миг — и я уже воздухе. Только что я стоял на скале, чувствуя затхлую табачную вонь у Шона изо рта, а в следующее мгновение уже лечу над водопадами. Я врезаюсь в ледяную воду боком, и на несколько секунд воцаряется полная тишина, потому что столб воды вбивает меня в речную глубину. Время теряет всякое значение, потом всякое значение теряет значение, и существует только мирный гул водопада, звучащий сквозь пятиметровую толщу воды. Все вокруг видится мне каким-то мутно-зеленым: камни, илистое речное дно, мои веки изнутри, когда я смаргиваю. Я не чувствую никакой паники, хотя в глубине сознания чую, что как только шок пройдет, паника начнется. Я ощущаю какое-то вселенское спокойствие и вдруг понимаю желание остаться на дне навсегда, раствориться в этом темном, колышущемся покое, который наверняка так просто и надежно оградит меня ото всех иных мыслей. Кажется, на мгновение это желание даже завладевает мной. И тут, ровно с той же силой, с которой бушующий поток только что поглотил меня, он выплевывает меня на поверхность. Я отчаянно хватаю ртом воздух, леденящий холод запоздало сковывает тело параличом, и в подхватившем меня течении онемевшие ноги и спина не чувствуют, как их волочит по камням и веткам, чуть прикрытым пенящейся водой. За новой излучиной русло реки расширяется, образуя новую мелкую заводь, течение стихает, и мне удается подняться на ноги и добрести до берега. И хотя я не в силах унять дрожь, я до смешного счастлив оттого, что все-таки жив. С моего тела стекает холодная вода, и я понимаю — это Сэмми передает мне привет, это мама заключает меня в свои объятия, — и меня захлестывает совершенно невиданная эйфория. Я полностью очищен и возрожден, кажется, что моя жизнь божественным образом снова обрела смысл и гармонию, которых мне столько лет не хватало. Перехитривший смерть переступает, наверное, определенный рубеж, выходит на плато новых возможностей. Внезапно мутная, тошнотворная вода, которой я наглотался, подступает к горлу, и меня безудержно рвет, и все тело сотрясается в страшных спазмах, не стихающих даже после того, как выходят последние капли жидкости. Я падаю на колени на пожухшую, неживую траву у кромки воды, потом валюсь на бок и немедленно впадаю в зыбкое состояние полунебытия, а от былой эйфории не остается ни следа.