Книга Джо - Страница 82

— Хорошо. Так, а почему ты с клеткой?

У него в руках большая белая клетка, в которой возбужденную Красотулю безжалостно швыряет от одной стенки к другой при каждом нашем шаге.

— В ближайшее время Красотуле, как и тебе, лучше моим предкам на глаза не показываться. Я переговорил с сестрами, и мы избрали тебя в качестве временного опекуна. — С этими словами он, улыбаясь, протягивает мне клетку.

— А когда ее кормить?

— Я сам зайду и покормлю.

— Тебе нельзя со мной встречаться.

— Слушай сюда: я всегда делаю только то, что нельзя.

— Птичка не нужна? — спрашиваю я Карли, когда она открывает дверь.

Она с удивленной улыбкой разглядывает меня на своем крыльце. На ней спортивные штаны с эмблемой буш-фолской средней школы и майка без рукавов, она смешно грызет огромную сырую морковку.

— Кто это? — спрашивает она.

— Красотуля. Она какаду.

— О боже, Джо, она вся в крови!

— Это томатный соус.

— А. Тогда ладно.

— У меня был увлекательный вечер.

— Не сомневаюсь, — говорит она, улыбаясь и не переставая жевать морковку. — А теперь ты пришел сделать и мой вечер увлекательным.

— Я шел домой от Брэда, проходил мимо — и вот решил заглянуть на минутку.

— Мой дом совсем не по дороге.

— Не надо воспринимать все буквально.

— Хорошо, — говорит Карли. — У меня тут кое-какие дела. Хочешь зайти? Птичку, конечно, тоже приглашаю.

— Хочу, но не буду, — отвечаю я. — Меня самого дома работа ждет.

— Ты пишешь?

— Да. Наконец-то.

Она кивает:

— Так чем я могу быть полезна?

— Я надеялся, что вдруг мне удастся снова тебя поцеловать.

Ее улыбка слепит меня, как солнце.

— Я тоже на это надеялась.

Она спускается ко мне на крыльцо, и мы теперь стоим лицом к лицу.

— Только от меня морковкой пахнет, — предупреждает она.

— Обожаю морковь.

Она хватает меня обеими руками за майку, притягивает к себе и весело шепчет:

— Ну что ж, Ромео, если тебя это возбуждает…

Глава 34

Оуэну понадобится еще несколько дней для того, чтобы собрать все необходимое для Уэйна, и Уэйн говорит, что это его очень устраивает, потому что он хочет провести еще пару дней в комнате своего детства, порыться на полках и в ящиках, в последний раз вспомнить те годы. Я подозреваю, что он пытается дать своей матери еще немного времени для того, чтобы выйти из религиозного оцепенения и просто по-человечески попрощаться, и хотя желание его мне понятно, особого оптимизма я по этому поводу не испытываю.

На следующее утро, не тратя времени на душ, бритье и даже чистку зубов, я вскакиваю с кровати и прямо в трусах спускаюсь вниз, чтобы продолжить работу над рукописью. Накануне вечером, лежа в кровати и еще чувствуя на губах вкус поцелуев Карли, я просто захлебывался идеями для своего романа: сюжетные повороты, какие-то индивидуальные черточки отдельных персонажей, выражения, даже целые абзацы — все это надо немедленно записать, пока я не забыл. Писать, не приведя себя в порядок, как-то даже здорово, подходяще для такого дела — мне чудится, что если я отброшу все несущественное, мне удастся лучше сконцентрироваться на созидательном процессе. И вот я сижу за столом, изо рта у меня пахнет, волосы нечесаные, лицо неумытое, покрытое щетиной, — и ощущаю себя настоящим писателем. Небось Хемингуэй, когда входил в писательский раж, не вспоминал про крем для бритья и зубную щетку.

И вот в таком неумытом виде я и спускаюсь открывать, услышав, что в дверь звонят. На пороге стоит Люси Хабер, прижимая к груди экземпляр «Буш-Фолс». Она сильно накрашена, и мне впервые приходит в голову, что в ее внешности сквозит отчаяние, что она слишком броско одевается для своего возраста, и я тут же стыжусь жестокости своих мыслей. Мое собственное лицо на обложке, глядящее на меня с ее груди, похоже на обвинительный акт.

— Я тебя разбудила? — спрашивает она, оценив мой вид.

— Нет-нет, все в порядке. — Я жалею, что хотя бы футболку не натянул.

— Я думала, что ты в гости заглянешь. Но я тебя не виню — не зашел так не зашел.

— Извини. Я просто… Не зашел.

Люси машет рукой:

— Да все в порядке. Я вовсе не хотела тебя смущать. Потому и ушла тогда так рано.

— Извини, — снова говорю я. Что-то больше ничего в голову не приходит.

— Я просто подумала, что ты уже уехал, а тут проезжаю вчера мимо — машина твоя стоит. Дай-ка, думаю, зайду, попрощаюсь по-человечески.

— Спасибо. Хочешь зайти?

Люси улыбается:

— Нет, спасибо.

— Да я не то чтобы… Я ничего такого не имел в виду.

— Нет, я знаю. — Она протягивает мне книгу и серебряную авторучку. — Подпишешь?

— Конечно, — отвечаю я, протягивая руку за книгой. — Давненько меня об этом не просили.

Я открываю первую страницу и пишу: «Дорогой Люси», потом на некоторое время останавливаюсь, соображая, что написать. «Ты была моей музой и героиней моих фантазий, а теперь я счастлив, что могу назвать тебя своим другом. С наилучшими пожеланиями. Джозеф Гофман».

Она читает посвящение и улыбается:

— Дай-ка я тебя обниму.

Мы обнимаемся, и в мое обнаженное тело впиваются пуговицы ее блузки. По всей видимости, некоторые люди, независимо от того, есть у них сексуальные намерения или нет, умеют обниматься только определенным образом, и в нашем объятии проскальзывает что-то эротическое, ее руки на моей голой спине, нижние части наших тел прижимаются друг к другу. Немного отстранившись, она прижимается лбом к моему лбу.