Джаред задумчиво посасывает сигарету.
— Я иногда замораживаю апельсиновый сок в пластиковом стаканчике, ну, как мороженое, знаете? Потом, когда его сосешь, то обычно высасываешь изо льда весь сок, и в итоге остается просто безвкусная льдинка. Но на дне стаканчика остается самая капелька сока, и, пробираясь через весь этот лед, можно иногда наклонить стаканчик и глотнуть чистого, ледяного сока, и это ужасно сладко. — Он смущенно смотрит на нас. — Звучит, наверное, глупо, но вы же сами спросили.
Уэйн улыбается и закрывает глаза. Нас обдувает прохладный ветерок, и Уэйн заметно дрожит.
— Великолепно, — говорит он. — Теперь ты, Джо.
Я задумываюсь на некоторое время, а потом отвечаю:
— Фиби Кейтс.
— Фиби Кейтс? — недоверчиво переспрашивает Уэйн.
— Кто такая Фиби Кейтс? — спрашивает Джаред.
— Актриса, — отвечаю я. — В нашем поколении все мальчишки были в нее влюблены.
— Потому что она снялась с голой грудью в фильме «Быстрые перемены в школе Риджмонт Хай», — говорит Уэйн.
— А, — кивает Джаред. — Я понял, кто это.
— При чем тут «Быстрые перемены»! Просто в ней есть что-то совершенно непорочное. Когда я был подростком, она олицетворяла собой такую девчонку, о которой только можно было мечтать. Я воображал себе, какая бы потрясающая у меня была жизнь, если бы рядом со мной была такая, как она. И теперь, если я вижу ее по телевизору, она вселяет в меня необъяснимую радость и надежду: мол, детские мечты все еще живы, вот они, здесь, их еще можно осуществить.
— Ага, — говорит Уэйн. — Но только почему именно Фиби Кейтс? Ума не приложу.
— И я тоже не понимаю, — качает головой Джаред.
— Ну, понятно, один — гей, второй опоздал на поколение, так что отвечу-ка я лучше «минет» — в целях экономии времени. По крайней мере, ничего объяснять не придется, — говорю я, и мы дружно смеемся. — Ну чего, спускаемся, что ли?
Удивительно, как стихает толпа, когда мы все втроем встаем и пускаемся в опасный путь с уступа: Джаред слезает первым, помогая мне спустить Уэйна. Как только мы добираемся до крыши, зрители начинают бешено хлопать, приветствуя нас криками, как будто рок-музыкантов: «Спасибо, Буш-Фолс!», «Счастливо оставаться!», «Да хранит вас бог!».
У лестницы нас поджидает Мыш с помощником и двумя санитарами. Санитары подходят с двух сторон к Уэйну и аккуратно сопровождают его вниз. Помощник шерифа достает наручники, и Мыш берет нас с Джаредом под стражу за хулиганство и препятствование работе органов правопорядка. Видно, мы помешали проведению какой-то спасательной операции.
Карли поехала со скорой, чтобы проследить за Уэйном, поэтому мне ничего иного не остается, как сидеть с Джаредом в камере в полицейском участке и ждать, пока Синди его заберет. Она появляется за решеткой камеры в джинсах и темно-синей рубашке поло, которая налезла бы и на пятилетнего ребенка, и смотрит на меня, пока Мыш отпирает засов.
— Синди, мне очень жаль, — говорит он, отодвигая дверь. — Они вмешались в операцию на глазах у всей школы, и я не мог их просто так отпустить. — Он подобострастно смотрит на нее. — Плохой был бы пример для ребят.
Мыш заметно нервничает, и я начинаю понимать, что он, как и большинство его ровесников мужского пола, с детства боготворил Синди и это никуда не делось. Даже теперь он не может справиться с собой и переводит взгляд с ее лица вниз, туда, где под крошечной футболкой внушительно выпирает грудь.
— Я все понимаю, — говорит Синди, пристально и сурово глядя на меня. — Это больше не повторится.
Я иду к выходу вслед за Джаредом, но как только он проходит мимо Мыша, тот преграждает мне дорогу.
— А ты куда собрался? — обращается он ко мне.
— А разве не домой?
— Не думаю. Твое дело еще не рассмотрено.
— Ты что, смеешься?
По-видимому, Мыш хотел изобразить на лице презрительную усмешку.
— Мальчишку мы отпускаем, — говорит он, запирая решетку на засов. — А что с тобой делать, я пока не решил.
— Что за бред, — говорит Джаред.
— Молчи, — цыкает на сына Синди тихим, дрожащим голосом.
— Мы помогали ему спуститься, мам. Мы ничего плохого не делали.
— Вы препятствовали действиям полиции, — говорит Мыш.
Джаред холодно смотрит на Мыша и говорит:
— Я не тебе, придурок.
— Джаред! — визжит Синди, хватая его за руку. — Немедленно замолчи!
— Может, тебе понравилось в камере? — говорит Мыш, багровея.
— Нет! — быстро отвечает Синди. — Мы уходим.
Она утягивает Джареда по коридору к стойке дежурного, и Мыш отправляется за ней, не сводя глаз с ее задницы. Через мгновение она возвращается одна и смотрит на меня через прутья.
— Почему ты еще здесь? — требовательно спрашивает она.
— Потому что Мыш еще со мной не наигрался.
Она нетерпеливо фыркает:
— Почему ты не уехал назад, в Нью-Йорк?
— Знаешь, — говорю я, подходя к решетке, — за последние несколько дней меня только ленивый об этом не спросил. Не будь я так уверен в себе, мог бы решить, что мне не рады.
Синди сухо скалится в ответ, и в результате этой отвратительной гримасы от ее безупречной красоты не остается и следа. Одним из недостатков идеальной внешности является то, что любое уродство в ней так и режет глаз, как грязные следы на белом ковре.
— Тебе тут не рады, — говорит она. — Ты никогда не проявлял никакого интереса к своей семье, и теперь все, на что ты способен, — это вести себя как несовершеннолетний преступник. Джаред и без тебя все время ввязывается во всякие истории. Не хватало еще, чтобы знаменитый дядя-бездельник его подстрекал!