Книга Джо - Страница 59

Она облокотилась о мою машину и закурила, подрагивая от вечернего холода, и казалась сейчас очень маленькой и беззащитной. На пьедестале, который я мысленно возвел для нее, она всегда представлялась мне в преувеличенном виде, и я каждый раз поражался, когда обнаруживалось, насколько я ее выше. Я подумал: ничего не стоит сейчас подойти и обнять ее.

— Я, наверное, скоро свихнусь, — сказала Люси, покачав головой. — Он практически ничего не ест, со мной не разговаривает. Я вообще не понимаю, что мне делать! Я всегда старалась быть ему хорошей матерью. Сэмми, между прочим, далеко не подарок. — Она выдохнула дым и нервно замахала рукой, разгоняя его. — Понятно, что меня не назовешь образцом материнства, чего уж тут. Мне было чуть больше, чем тебе, когда Сэмми родился. Совсем еще девчонка. Я всегда говорила, что нам только лучше без его подонка отца, но кто его знает. Может, будь у него отец… — Голос ее умолк, и она посмотрела на меня с грустной улыбкой. — Черт-те что несу, да?

— Все нормально.

— Прости, Джо. Совершенно не собиралась на тебя все это вываливать. Просто… Не знаю… Я в отчаянии.

И тут я понял кое-что про Люси. Пока она не родила Сэмми, она парила по жизни на крыльях своей безупречной внешности. А потом она развелась, и в ее жизнь вошли такие бедствия, против которых красота была бессильна. Она чувствовала, что не в состоянии помочь Сэмми, и презирала себя за это.

— Все нормально, — повторяю я, — жалко только, что я больше ничем не могу помочь.

— Главное, заходи, — сказала она. — Ему сейчас совсем нельзя без друзей.

— Он не хочет меня видеть. Почти не разговаривает со мной.

Она сжала мою руку:

— Джо, не бросай его. Он придет в себя. Он всегда приходит в себя.

— Хорошо, — сказал я, — не буду.

Но я его бросил. Я ничего не мог с собой поделать: всякий раз, как я видел его, безнадежно уставившегося в пространство, меня охватывала такая ярость, что я сам начинал за себя бояться. Мне хотелось заорать на него, стукнуть его как следует, сказать, что я проклинаю тот день, когда он появился в Буш-Фолс. Я предложил ему дружбу, а он вместо благодарности разрушил колею, по которой катилась моя жизнь. Подспудно я осознавал, что рассуждаю по-детски, что тут затронуты более важные и сложные истины, но знание это совершенно не уменьшало моей злости.

— Перестань преследовать миссис Харгроув, — сказал мне как-то вечером отец, просунув голову в дверь моей спальни на пути к себе. Он был потный, сгорбленный после работы, глаза полуприкрыты от усталости. Брюки почти светились на коленках и вытерлись на отворотах, и на какую-то долю секунды я почувствовал к нему острую жалость. Без маминого напоминания ему и в голову не приходит купить себе новые штаны.

— Что?

— Эта несчастная женщина и так достаточно натерпелась. Не хватает еще, чтобы ты звонил ей денно и нощно.

— Я не звоню ей денно и нощно, — сказал я.

— Слушай, она прямо-таки бросилась на меня у выхода из супермаркета и сказала, что она из-за тебя с ума сойдет.

— А она и так с ума сошла.

— Прояви уважение, — сказал отец сурово и вошел в мою комнату, чего не случалось с момента избрания Рейгана. — Если бы кто-то из моих сыновей оказался гомосексуалистом, я не уверен, что я бы лучше справлялся с ситуацией.

— Я тебе так скажу, — едко ответил я. — Ты бы вообще не справился.

Я видел, как в глазах его на мгновение зажглась ярость, но он был слишком уставшим, чтобы спорить со мной.

— Уэйн уехал по собственной воле. Если бы он захотел с тобой поговорить, то дал бы знать, как с ним связаться.

— А ты и рад, что он уехал, — бросил я ему в лицо.

Отец кивнул:

— Уэйну нужно было уехать. Так было лучше для всех, включая его самого. И он это понял. Когда ты станешь старше, ты тоже поймешь. — При этих словах он повернулся к двери.

— Полная чушь, — сказал я.

Он на секунду замер, но оборачиваться не стал.

— Просто оставь ее в покое, — сказал он. — Я не хочу больше об этом говорить.

Когда он ушел, я стал колотить кулаками по стене и бил, пока не разодрал костяшки, а потом еще и еще, и кровяные дорожки размазывались по белой штукатурке, как шоколад. Он, без сомнения, слышал грохот, но, видимо, не счел нужным вмешиваться.

Через несколько дней отец уехал в двухдневную командировку, и Карли пришла ко мне, чтобы заняться любовью в моей постели. Это была такая роскошь — настоящая кровать, где можно не бояться, что в любую секунду тебя обнаружат, такая редкость, что мы никогда не упускали этой возможности. И вот когда мы уже часа два как этим занимались, раздался дверной звонок.

— Кто это? — спросила Карли. Я лежал на спине, она лежала на мне, тоже на спине, а ее ноги и руки были на моих ногах и руках. Она иногда любила так лежать после того, как мы кончили, — ей хотелось, чтобы наши тела соприкасались в как можно большем количестве точек.

— Никто, — сказал я. — Не обращай внимания.

Но звонок не утихал, поэтому я выскользнул из-под нее и натянул шорты.

— Сейчас вернусь, — сказал я.

— Я буду греть твое место.

Она растянулась на постели, позволяя разглядеть все ее обнаженное тело, на котором сверкали еще не высохшие после занятий любовью капельки пота.

— Джо.

— А.

— Я тебя люблю.

— И я тебя люблю.

Моя улыбка погасла, когда, открыв дверь, я обнаружил на крыльце Сэмми, который вертел в руках ключи от машины.

— Привет, Джо, — сказал он, вставая. — А я думал, тебя дома нет.

«Так чего ж ты не ушел?»