Я киваю, и на глаза у меня наворачиваются слезы. Сидя возле Уэйна, я вдруг отчетливо вспоминаю весь тот день, ощущение от него, — и чувствую себя тогдашним. Морозный осенний воздух, гул Манхэттена, замечательное чувство таинственности — от того, что мы там, где быть не должны, — и покрасневшие от холода в зоопарке щеки Карли.
— Это был действительно важный день, — произносит Уэйн с нажимом. — Было еще множество других дней, тоже значительных, но совсем не так много, как могло бы. Я часто про это думаю: что именно заставляет обычный день так много значить и почему таких дней с годами становится все меньше.
— И какой же ответ? — спрашиваю я.
— А все очень просто. Мы делали то, что нам хотелось, а не то, чего мы от себя ожидали.
Он откидывается на подушки и делает долгую, жадную затяжку, стряхивая пепел в чашку на тумбочке.
— Бот что я тебе скажу, — говорит он высоким и скованным от травы голосом. — В конечном итоге — а именно к нему я сейчас и подобрался — ничто не имеет значения, кроме того, что действительно важно. Не то чтобы это была какая-то новая мысль: ты это как бы знаешь, но не осознаешь до конца. Потому что если бы осознал, то не сидел бы сложа руки. Черт, если бы я только мог снова вернуться туда…
Его голос гаснет, и он так долго ничего не говорит, что я уже решаю, что он уснул, но тут он наклоняется вперед и делает глубокий вдох.
— А сейчас я хочу вызвать дух героя одного мультфильма, — торжественно заявляет он.
Я показываю на косяк:
— Что у тебя там?
— Джо, не лезь, я говорю мудрые вещи.
— Прости.
Уэйн поворачивается на бок, чтобы лучше меня видеть. Пока он устраивается поудобнее, с кончика папиросы срывается серая горстка пепла и исчезает в складках одеяла.
— Помнишь старый мультик про койота, который гонялся за птичкой? Там койот несется по вершине хребта, добегает до обрыва и еще некоторое время продолжает бежать, а потом вдруг смотрит вниз и обнаруживает, что бежит по воздуху?
— Ну?
— Знаешь, — говорит он, — мне всегда было интересно, что было бы, не посмотри он вниз. Оставался бы воздух все таким же твердым, пока он не добежит до противоположного края? Я думаю, оставался бы, и еще я думаю, что со всеми нами происходит то же самое. Мы устремляемся вперед, через обрыв, не сводя глаз с тех вещей, которые имеют значение, но потом нечто — какие-то страхи, неуверенность в себе — вынуждает нас посмотреть вниз. И тогда мы понимаем, что бежим по воздуху, нас охватывает паника, и мы разворачиваемся и сломя голову несемся назад. А если бы не смотрели вниз, то просто перебежали бы на другую сторону. Туда, где находится то, что имеет значение.
— Я понимаю, что ты хочешь сказать, — говорю я. — Но у нас с Карли все было так давно. Люди меняются.
— То, что имеет значение, не меняется, — говорит Уэйн, поворачивает сигарету другим концом и со знанием дела засовывает в рот тлеющий кончик. — Мы это когда-то называли «запуск светлячка». Так вот, просто расстояние до того, что имеет значение, становится все больше и больше. Между вами все еще определенно что-то есть.
— Она так сказала?
— Возможно, я немного читаю между строк, — признается он, вытаскивая косяк изо рта и гася его в чашке, — но послушай, Джо, ты же ничего не теряешь.
Мы смотрим друг на друга, и я снова чувствую подступающие слезы, впрочем, может быть, дело в травке, дым от которой проник уже во все уголки комнаты и заполонил ее своим приторным запахом.
— Я ее сегодня встретил, — говорю я. — В больнице.
Уэйн смотрит на меня во все глаза:
— Вот собака! И сколько ты еще собирался слушать мою болтовню?
— Не хотелось прерывать.
— Блин, придурок, — говорит он с улыбкой. — Ну и как?
— Пока не знаю. Договорились встретиться.
Он с довольным видом откидывается на подушки:
— Отлично!
— Это еще ничего не значит, — говорю я.
— Ну, ясное дело.
— Нет, правда.
— Конечно.
Мы оба улыбаемся.
— Отличный был день, а? — говорю я.
— Лучше не бывает.
Он откидывается на спину и натягивает на себя одеяло.
— Мне надо отдохнуть, — говорит он, — приходи завтра, если сможешь.
— Конечно, — говорю я и поднимаюсь, чтобы уходить, одновременно обдумывая слова Уэйна. Черт его знает, может, в этом что-то и есть, а может, он просто обкурился.
— Джо, — говорит он, — не забывай о том, что случилось с койотом, после того как он решил не бежать над пропастью.
— А что с ним случилось?
Уэйн улыбается криво и слегка безумно:
— На него упал гребаный рояль.
Спустившись на первый этаж, я обнаруживаю, что в гостиной меня поджидает миссис Харгроув.
— Хочу тебе кое-что показать, — говорит она. Она проводит меня через вереницу стеклянных дверей в кабинет, который полностью заставлен нераспечатанными коробками, большими и маленькими. На упаковке — названия крупных магазинов, торгующих по интернету. Тут есть все: электроника и сувениры, музыка и книги, одежда и обувь. Я поворачиваюсь к миссис Харгроув, которая смотрит на коробки с подозрением, неприязненно морща лоб.
— Что это? — спрашиваю.
— Он покупает всякие вещи, — говорит она шепотом, как будто раскрывает страшную семейную тайну, — круглые сутки. Заказывает все это через свой проклятый компьютер.
— Зачем?
— Откуда я знаю? — говорит она срывающимся голосом. — Я каждый день получаю посылки. А когда они приходят, он не желает их открывать. Положи, говорит, сюда.
Я в замешательстве смотрю на коробки. Их, наверное, штук сорок, а то и пятьдесят, они лежат на полу беспорядочными кучами.