Книга Джо - Страница 26

— Старик, мне страшно жаль, — говорю я. — Я просто не знаю, что сказать.

Он кивает и тянет на себя входную дверь.

— По дороге придумаешь.

Мы выходим на улицу, в пригородные сумерки приглушенных пастельных тонов. Цикады уже уснули, а сверчки еще не начали ночного концерта, и, охваченный тишиной, я на какое-то мгновение замираю на крыльце, глубоко вдыхая запах свежескошенной травы, прохладной щебенки и едва различимый аромат жимолости. Меня внезапно захлестывает волна ностальгии по юности, по дому, в котором я вырос.

— Ты что-то забыл? — спрашивает Уэйн со ступенек.

— Многое, — отвечаю я в смятении.

Его улыбка без всяких слов передает мне, что он понял, о чем я.

— С возвращением, старик.

Он указывает на «мерседес»:

— Я так понимаю, эта похабная тачка — твоя?

— Честно говоря, да.

— Супер, — говорит он, распахивая пассажирскую дверцу. — Посмотрим, на что она способна.

По требованию Уэйна я выезжаю на Пинфилд-авеню, пустынную проселочную дорогу, огибающую весь Буш-Фолс, и давлю на газ. Стрелка спидометра проходит отметку в девяносто миль, и «мерседес» рычит богатырским рыком. Уэйн на пассажирском сиденье полностью открывает окно, впуская хлесткий злой ветер. Уэйн закрывает глаза и улыбается, а ветер нещадно треплет его голову, смешно раздувая уцелевшие остатки волос.

— Втопи! — кричит он, перекрывая шум ветра и мотора. — Давай на полную катушку!

Я укоризненно качаю головой и еще сильнее вжимаю педаль в пол. Стрелка перебирается за сотню, и мы начинаем ощущать каждую вмятину и каждый камушек на старом покрытии мостовой. Я крепче сжимаю руль и думаю про себя, что добром это не кончится. Уэйн на пассажирском сиденье кажется еще более истощенным, и меня охватывает безумный страх: вдруг такой сильный ветер сорвет эту тончайшую кожу с его хрупких костей.

— Быстрее, — говорит он.

— Ты даже не пристегнулся.

Он поворачивается ко мне и саркастически улыбается.

— Это одно из преимуществ моего состояния, — говорит он и вдруг начинает вопить во все горло с утрированным мексиканским акцентом, бешено жестикулируя: «Кому нужны вонючие ремни!»

Мимо нас зеленым туманом проносятся деревья, а шины «мерседеса» взбивают дорожную пыль. Стрелка дрожит на отметке сто пятнадцать — кажется, я никогда столько не выжимал. Мы несемся в ночи, я и Уэйн, две одинокие потерянные души; как поршни ходим ходуном в сиденьях, когда машина подскакивает на ухабах, рассекая воздух, струи которого отчаянно разбегаются в стороны в ксеноновом свете фар. Может, все дело не в скорости, а во времени, в попытке остановить его, заставить все, черт возьми, двигаться помедленнее.

— Быстрее! — вопит Уэйн, ликуя. — Что, струсил?

— Ты оказываешь на меня дурное влияние, — говорю я.

— Давай, давай, — увещевает он меня. — Чего ты боишься?

Как по заказу, позади раздается нарастающий вой полицейской сирены, и в следующий миг в зеркальце заднего вида начинают мигать фары.

— Засекли, — говорит Уэйн, не в силах сдержать восторга.

— Черт, — тяжело выдыхаю я. — Ну что, рад?

Уэйн наклоняется вперед, к своему зеркальцу.

— Мне кажется, мы еще можем оторваться, — говорит он совершенно искренне, и в глазах у него горят огоньки.

— Ты шутишь.

— Да ладно. Один раз живем.

Я торможу, и Уэйн с надутым видом глядит в окно, как обиженный подросток.

— Ну и пожалуйста. Как хочешь.

Бросив на него хмурый взгляд, я останавливаюсь у обочины, а в нескольких метрах от меня тормозит полицейская машина.

— Это Мыш, — говорит Уэйн.

— Что? — Я перегибаюсь через него, чтобы достать документы из бардачка.

— Из нашей школы. Мыш Мьюзер.

— Не может быть.

Я разглядываю в зеркальце приближающегося полицейского.

— К сожалению, может.

Дэйв Мьюзер был стартовым разыгрывающим защитником «Кугуаров» в мою бытность в буш-фолской средней школе, кличка у него была Мыш, потому что он был небольшого роста и на площадке страшно суетился, передавая мяч товарищам по команде. В большинстве случаев, когда выясняется, что остановивший тебя полицейский — твой однокашник, можно сразу расслабиться, но этот случай точно не из их числа. Мыш вместе с Шоном Таллоном сыграл ключевую роль в травле Сэмми Хабера в школьные годы, и в своем романе я утрировал его образ — он стал у меня ниже ростом и еще противнее, чем в жизни. Он вышел у меня даже не дружком Шона и его приспешников, а скорее их шестеркой. В те годы отец Мыша был шерифом, и сынок, похоже, унаследовал семейное дело.

Я опускаю стекло. Из-за того, что Мыш невысокого роста, его лицо находится почти на одном уровне с моим, и с первого взгляда ясно, что за семнадцать лет он практически не изменился. Все черты лица — примитивный выпирающий лоб, косые глазки и угреватые щеки — говорят о том, что когда-то давным-давно пращуры Мыша развели в его генофонде порядочное фондю.

— Так-так-так, — говорит он с мерзкой улыбочкой. — Вот это у нас кто!

— Привет, Мыш, — говорю я. — Как поживаешь?

— Меня так больше не называют.

— Прошу прощения… м-м-м… Дэйв.

— Для тебя — помощник шерифа Мьюзер, — говорит он, и в голосе его совершенно отчетливо звучит враждебность. — Ты вообще в курсе, с какой скоростью гонишь?

— Честно говоря, нет.

— Привет, Мыш, — подключается с пассажирского сиденья Уэйн. — Как делишки?

Мыш заглядывает за меня и вздрагивает, разглядев Уэйна.

— Привет, Уэйн, — говорит он явно сконфуженно. — Я тебя не заметил.