Как долго можно не обращать внимания на роман, развивающийся у тебя прямо под носом? На самом деле весь вопрос в настрое. Наверняка на каком-то подсознательном уровне я отмечал обмен мимолетными взглядами и понимающими улыбками, замечал, как куда-то исчезают их руки в кино, как быстро, неуклюже перемещаются тела при моем внезапном появлении в комнате, как медленно сгущается воздух вокруг двух моих лучших друзей. Но я твердо закрывал на все глаза, намерившись пересидеть, переждать это безумие, как грипп или ангину. Я наивно полагал, что это всего лишь странный период, фаза бунтарских экспериментов, и что это пройдет.
Все-таки дело было в восемьдесят шестом году, нам никто не объяснил, как справляться с такими вещами. Про гомосексуализм мы знали примерно столько же, сколько про бога: слышали, что он существует, но могли и отрицать сам факт его существования. Мы рассуждали о том, принимает ли Майкл Джексон женские гормоны, говорили про помаду Боя Джорджа, называли обоих педиками, но по-настоящему, в глубине души, совершенно не верили в то, что они и вправду гомосексуалисты. Реклама, ясное дело. Много было слухов про Эндрю Маккарти, а вон как убедительно он сыграл с Элли Шиди в «Огнях святого Эльма» — как после этого можно считать его голубым? Мы, бывало, обзывали друг друга «пидорами», но никогда не подразумевали буквального значения. В основном мы лепили свою жизнь с Голливуда, а там, в свою очередь, тоже отвергали реальность. Для нас, ребят из пригорода, понятие гомосексуализма было совершенно абстрактным, как алгебра или воронкообразная форма вселенной.
Поэтому некоторое время я мог делать вид, что не вижу того, что видел, и пребывал в убеждении, что лучшая тактика тут — как с бродячей собакой: если в глаза ей не смотреть, она и пройдет мимо. Мне совершенно необходимо было в это верить, и не только потому, что обратное было бы немыслимо. Главное, что они были моими лучшими и единственными друзьями, и я отчаянно боялся их потерять. Возможно, их гомосексуализм — перестань я закрывать на него глаза — и оскорбил бы мои чувства, но эта боль не могла бы сравниться с удушающим чувством одиночества, которое я испытывал с того самого дня, как мама совершила свой роковой прыжок в реку Буш.
В общем, я все знал, и они знали, что я знаю, и без единого слова на эту тему мы просто приняли ситуацию такой, как она есть. Поразительно на самом деле, как быстро это стало казаться нормальным в жаркой пустоте лета. Само собой стало обычным то, что, приходя к Сэмми, я иногда обнаруживал Уэйна уже у него, или что вечером я уходил от Сэмми, а Уэйн еще оставался. Я как-то никогда не заставлял их почувствовать странность их отношений, а они никогда не показывали мне, что я — третий лишний. Полагаю, у каждого были свои резоны для того, чтобы минимизировать масштабы происходящего и сохранять статус-кво. А лето все текло, незаметно набирая обороты.
Однажды вечером, когда мы тусовались у бассейна Сэмми, я зашел в дом, чтобы попить и пофлиртовать в гостиной с Люси, которая свернулась калачиком на диване в легких брюках, какие носят медсестры, и читала журнал «Пипл».
— Привет, Джо, — сказала она, опуская журнал, — как дела?
— Хорошо.
Я еще не просох после бассейна, и от кондиционера у меня мурашки побежали по коже.
— Хотел просто зайти поздороваться.
Люси улыбнулась, доброй теплой улыбкой, которая, мне показалось, не лишена была слабого намека на то, что моя отчаянная влюбленность не была совсем уж безответной.
— Ты такой милый, — сказала она. — Как так вышло, что у тебя нет девушки?
— У меня с долгими отношениями сложности.
— Как это?
— Да никто не хочет со мной их завязывать.
Она засмеялась:
— Да ладно! С таким-то красавчиком?
— Представьте себе, — ответил я с усмешкой.
Она села, и я увидел впадинку, показавшуюся в вырезе кофты. Безумие какое-то: ну как простая вертикальная черточка может запустить такую мощную химическую реакцию в нижней половине моего тела! Люси грустно смотрела на меня некоторое время, словно хотела что-то сказать, но потом передумала и закусила губу. И тут же стала выглядеть до смерти усталой.
— Я рада, что вы с Сэмми подружились.
— Я тоже.
— Нет, я хочу сказать, я рада, что, когда начнется школа, у него будет такой друг.
Она оглянулась, а потом наклонилась вперед, и я увидел, как линия в вырезе разделяется на две симметричные дуги. Случись в эту минуту эрекция, скрыть ее было бы невозможно: вспучив мокрые плавки, она дала бы о себе знать как назойливый незваный гость. Люси заговорила тихим шепотом, а я отчаянно молился, чтобы вялость внизу не проходила.
— У него всегда были проблемы в школе, — сказала она. — Ребята иногда бывают очень жестокими.
— Все будет в порядке, — неуклюже ответил я.
— Ты ведь будешь за ним присматривать?
— Мы оба будем.
Мне не нравилось, к чему стал клониться разговор, и Люси это почувствовала. Она слегка кивнула и снова откинулась на диване.
— Не говори ему, что я это сказала.
— Ну что вы, — произнес я более выразительно, чем намеревался, и она хихикнула.
— Не хотела тебя задерживать, — сказала она.
— Как и все остальные знакомые мне женщины.
— Ну, будь я на пятнадцать лет моложе… — поддразнила она меня.
— Я бы был вам не ровня, — ответил я, и она снова засмеялась.
Когда я вышел из дома, Уэйн и Сэмми были в воде; они жарко целовались под мостками, мускулистая рука Уэйна покоилась на тощем плече Сэмми. Головы их покачивались волнообразно в такт ритмичному движению губ. Из воды показалась рука Сэмми; он нежно погладил Уэйна по лицу. У меня подогнулись колени, я почувствовал непреодолимое желание провалиться сквозь землю. Хорошо бы, конечно, если бы я был из тех, кто способен в такой ситуации разбежаться и по-хулигански плюхнуться рядом с ними с воплем «А ну, подвиньтесь!». Они бы точно это оценили, но я просто физически не мог этого сделать. Одно дело знать, совсем другое — увидеть ту страсть, с которой они целовались.